История одной фотографии. Хирург Вячеслав Францев

Не нами придуманы любовь и жизнь, смерть и болезни заведены не нами.

Разумно и ловко скроенный из плоти (чтобы был), наделенный разумом (чтобы понимал) и душой (чтобы чувствовал) человек является на свет для жизни совершенным. Дальше природа, работавшая над ним все времена и сорок недель, ничего не может прибавить — только отнять; и заложенные по печальной случайности ошибки больше некому исправить, кроме человека лечащего.

Выдающийся русский хирург Вячеслав Францев сидел в темном конференц-зале лондонской гостиницы среди своих коллег из разных стран и смотрел на экран. Там доктор Кули менял живому сердце — больное на здоровое. Обреченное сердце достали из средостения, и оно продолжало пульсировать в руках, не желая своей гибели. Но камера потеряла интерес к напрасным его усилиям и заглянула в раскрытую грудную клетку приготовленного для попытки продолжения жизни человека.

Там ничего не было.

Тысячу раз видевший сердце на определенном ему месте, Францев впервые увидел место без определенного ему сердца, и это его поразило. Лишенный по трудной своей жизни каких бы то ни было сантиментов, он сказал: «Вот место, где живет душа».

Он мерил людей по себе.

...Мальчику оставалось жить либо целую жизнь, либо пять минут. (У операции на «сухом сердце» есть четкая граница времени.) За эти минуты надо «отремонтировать» оставленное сердце...

Женщина у операционного стола была опытным врачом, она прооперировала много сердец, но тогда время не ограничивало ее. А теперь эти считанные жизнью секунды победили доктора. Она раскрыла грудную клетку, но не смогла сделать ни одного стежка на сердце. Просто не смогла. Может, посмотрела на лицо ребенка. Так бывает. Мальчику оставалось жить меньше пяти минут.

Я сидел в кабинете Францева, когда туда заглянула сестра: «Вячеслав Иванович!».

Тридцать секунд ушло на то, чтобы дойти до операционной, еще тридцать на переодевание. Полторы почти минуты — на мытье рук. Он надел перчатки и подошел к столу. Следующие две минуты Францев прожил хорошо и спокойно. Двух минут ему хватило.

— Ну, — сказал он, вернувшись в кабинет. — На чем мы остановились? Да. Так почему ты так мало пишешь?

Он был строг в своей любви к друзьям. Мы давали ему повод для строгости. Он нам — нет. Но он нам дал повод для горя. Один раз. Точнее, его собственное сердце, остановившееся в том месте, где жила его душа.

Юрий Рост